Столица может лишиться одного из главных своих символов. Сегодня официально закрылся легендарный магазин «Елисеевский». Настоящий символ продуктового изобилия, от интерьеров торговых помещений захватывает дух. Это место было точкой притяжения не столько для гурманов, сколько для туристов.
Перед «Елисеевским» сейчас стоит гамлетовский вопрос, и не просто «быть или не быть», а достойно ли смириться под ударами судьбы или нужно оказать сопротивление? Вопрос под стать магазину, такой же тяжеловесный, как и сам «Елисеевский» — тяжеловес сначала имперской, затем советской, а потом и российской торговли.
В
Вроде бы, как и 100 лет назад, «на тротуаре толчея людей, жадно рассматривавших сквозь зеркальные стекла причудливые постройки из разных неведомых доселе Москве товаров». Таково описание журналиста Гиляровского, которое было актуальным еще совсем недавно. Но теперь туристов в Москве почти нет. Остановить мгновение пытаются последние неравнодушные покупатели, снимая пустые прилавки на камеры своих телефонов.
Сеть «Алые паруса», которым принадлежал «Елисеевский», ушла с рынка. Судьба гастронома номер один оказалась предрешена.
Что не отнять у «Елисеевского», так это традиции торговли. Полки здесь пустовали множество раз, но всегда даже 3 вида колбасы аккуратно уложены, консервы сложены в пирамиды. Из шоколадок же делали витые конструкции наподобие башни Татлина. Это воспоминания позднесоветских покупателей, но все как сейчас, только теперь магазину нужно пережить не дефицит, а найти нового инвестора.
Желающих вдохнуть в гастроном новую жизнь пока нет. «Елисеевский» из храма торговли превращается в памятник былому величию, которое хранят кадры хроники. И хотя теперь в торговом зале слышны лишь запахи колбас и разносолов, в департаменте культурного наследия Москвы все же надеются, что пустовать «Елисеевский» будет недолго. Позиция столичных властей однозначна и принципиальна: торговую функцию первый этаж дома на Тверской, 14 должен сохранить.
«Елисеевский» всегда был дорогой игрушкой и дорог сердцу каждого москвича как храм обжорства, переживший и блеск, и нищету.