Рубить по-русски. Репортаж Романа Соболя

Судя по данным опросов, обнародованных на минувшей неделе, иностранных туристов в России в первую очередь привлекают наши старинные города. В лидерах — Золотое кольцо. Частенько упоминаются и Кижи, музей-заповедник под открытым небом. А ведь судьба последнего далеко не безоблачна.

Особо ценные объекты национального культурного наследия десятки лет ждали реставрации. Сейчас позитивные перемены, вроде, наметились. Впрочем, это лишь капля в море на фоне плачевной ситуации с уникальными памятниками деревянного зодчества в стране. Некоторые из них мы рискуем утратить раз и навсегда. Корреспондент НТВ Роман Соболь отправился на поиски причин.

Сначала на горизонте появляется причудливый силуэт. Катер подходит к острову и уже различимы детали: шатровая колокольня, зимний Покровский храм, 22 главы Преображенской церкви, обступившие центральный купол. Все луковки словно чешуей покрыты лемехом — осиновыми плашками. Когда-то они горели на солнце как серебро, но давно состарились, потускнели.

Николай Попов, заместитель директора по реставрации Кижского музея-заповедника: «Это просто гениальное творение, как Мона Лиза Леонардо да Винчи. Как некоторые другие произведения искусства».

Кто его построил — неизвестно. Есть версия, будто 300 лет назад кижские поселенцы наняли артель вольных плотников. Заправляли ею 80-летние старцы Невзоров и Буняк. Мастера клялись на работе не бражничать, ведь не сарай рубят — церковь! А крестьяне им помогали всем миром.

Чертежей и прочей проектно-сметной документации в те годы, как правило, не было. Коллективная импровизация, расчеты держали в голове, храм возвели без единого гвоздя, даже «лемех» крепили деревянными шпильками.

Александр Куусела, ведущий инженер по реставрации Преображенской церкви: «300 лет бревнам, это уже критический срок, когда церковь могла просто упасть».

Сколько копий было сломано на тему того, как правильно восстанавливать храм, сколько именитых реставраторов в пух и прах перессорились между собой. Внутри собрали металлический скелет, и на нем, как на вешалке, повис 37-метровый сруб Преображенской церкви.

Александр Куусела: «Это очень крепкий металл, способный выдержать всю эту конструкцию. Он весит примерно 600 тонн».

Реставрировать будут частями. Сейчас вынимают нижние ряды бревен. Когда их восстановят и вернут на место, разберут следующий ряд. И так до самой маковки. Потом металлические костыли увезут на свалку. Минус этого метода в том, что он еще не испытан на таких больших и ветхих строениях. Рискованно. Плюсы тоже есть: церковь не надо раскатывать по бревнышку, она будет стоять на радость туристам.

Осторожно, медленно и дорого. На реставрацию уйдут годы и 300 миллионов рублей минимум. Кижскому погосту повезло — государство готово спасти деревянный символ России, да еще признанный ЮНЕСКО объектом всемирного значения. Но на русском севере есть и другие шедевры.

Эльви Аверьянова, директор музея-заповедника «Кижи»: «На государственном учете только по нашей республике официально состоит более двух тысяч памятников деревянного зодчества, но они все практически заброшены, за ними никто не ухаживает, поскольку нет финансирования».

Храм в Кондопоге. Знатоки деревянного зодчества уверяют, что при внешней простоте работа плотников здесь еще более тонкая, нежели в Кижах. Сейчас здание перекошено, из него будто откачали воздух, и оно проваливается внутрь, в себя.

Татьяна Вахрамеева, директор архитектурно-проектного предприятия: «Начинается гниль, и это самое страшное для деревянной конструкции. У нас нет финансирования в Карелии на деревянные памятники. В этом году вообще ничего не выделили ни из федерального бюджета, ни из регионального».

В карельские музеи-заповедники в год приезжают до 200 тысяч туристов. Кижи заработали в прошлом сезоне 80 миллионов рублей. Да и другие памятники могли бы быть интересны даже искушенным туристам, ни в какой другой стране такого не увидишь.

Беда, что шедевры эти разбросаны по северным просторам, к ним часто и дорог нормальных нет. С точки зрения культуры они бесценны, с точки зрения коммерции, туристического бизнеса — неинтересны. Прежде самые затейливые здания разбирали и везли в заповедник на остров, сейчас этим никто не занимается. Дерево открыто всем стихиям и жукам-короедам.

Работник музея-заповедника: «А для жуков солнце воздух и вода — наши лучшие друзья. Сначала гниль, потом жуки пошли».

В ангаре уже несколько лет сохнет лес-кругляк для Покровской церкви. Рядом реставраторы изучают бревна, вынутые из стен храма.

Работник музея-заповедника: «Зачем мы будем убирать здоровую древесину? Мне кажется, Фёдор прав. Была гниль, стояла вода в этом месте. Это бревно надо вылечить».

Почти консилиум врачей-стоматологов. Сохранить то, что осталось. Новодела здесь минимум. Здесь пломбу поставим, а это бревно, увы, не спасти, придется делать протез из специально подобранной сосны. Старые и новые детали тщательно подгоняются друг к другу в соседнем цехе.

Труд реставратора отчасти напоминает работу эксперта-криминалиста. Международные конвенции требуют, чтобы при восстановлении объектов всемирного значения необходимо максимально использовались традиционные технологии и старинные инструменты.

Вот реставраторы и изучают зарубки на дереве как улики. Здесь работали скребком, здесь стамеской. Мастера русского севера всем прочим инструментам предпочитали топор и владели им виртуозно. Да, еще была «баба», ею осаживали бревна на место.

Бензопилой орудовать проще, но, топор, врубаясь в дерево, сминает каналы внутри ствола, и вода внутрь не попадает, бревна стоят сотни лет безо всякой антибактериальной пропитки. Старые мастера, порой, даже рубанок не брали, топором шлифовали доски до гладкости паркета. Волей-неволей реставраторам приходится повторять эти трюки.

Виталий Скопин, директор реставрационной компании: «В принципе, чаша, вырубленная топором, по почерку очень напоминает оригинал. Прежде чем сделать, ребята смотрят, как сделать так, чтобы максимально повторить то, что сделано в XVIII веке».

Нужны плотники экстра-класса, а где их взять? Экспертов по деревянному зодчеству готовили в Петрозаводском университете, но сейчас специальность закрыли. Недавно, впрочем, Татьяне Вахромеевой предложили вновь открыть курсы реставраторов, но зарплату положили тысячу рублей в месяц. И она согласилась.

Вероятно, здешние мастера не от мира сего. Многих пытаются переманить в Норвегию, а они остаются. Пока. Заповеднику в Кижах повезло — мастеров нашли. Но не факт, что они вернутся в следующем году.

Николай Попов, заместитель директора по реставрации музея-заповедника «Кижи»: «Наши законы требует, чтобы мы конкурсы постоянно проводили. Все конкурсы, и конкурсы каждый год! Да елки-палки, сколько можно! Пришел подрядчик, он нам нравится, и все! Пускай работает!»

Музеи приравнены к сфере услуг и обязаны утраивать тендеры. Подряд, по правилам ФЗ 94, чаще достается не тому, кто лучше сделает, а тому, кто запросит меньшую цену.

Эльви Аверьянова: «У них понятия нет, что такое реставрация. Вот у них глаза открыты, что там деньги, ага! То есть, у них нет ни реставраторов, ничего. У них даже лицензии не бывает!»

У закона благая цель — обеспечить объективность и убрать коррупционные схемы при выборе подрядчика. На деле получается, что план реконструкции чертит одна фирма, продолжает другая, третья. Нестыковки, ошибки. Потом чехарда с рабочими. И никто не отвечает за конечный результат.

Александр Попов начинал восстанавливать церковь под Вологдой. Памятник государственного значения. Сруб разобрали, заготовили лес на замену безнадежно трухлявым бревнам. И тут очередной конкурс выиграла контора, никогда реставрацией не занимавшаяся, но, по слухам, близкая к некоторым чиновникам.

Александр Попов, реставратор: «Было какое-то время, когда с чиновниками еще можно было как то разговаривать. Сейчас вообще когда ты начинаешь говорить, на тебя смотрят как на душевнобольного».

В масштабах страны на реставрацию разных памятников культуры выделяются приличные деньги — миллиарды, но куда и как они идут — вопрос. Пока Александр Попов бегает по инстанциям и доказывает, что нельзя отдавать эту реликвию в руки дилетантов, исторические обломки гниют на улице. Церковь XVII века, их на всю страну две сохранилось, если так пойдет, скоро останется одна, последняя.

Говорят, за полвека страна утратила две трети памятников деревянного зодчества. Края здесь суровые, летом палит солнце, зимой — морозы трескучие, в межсезонье дожди напропалую. Вода камень точит, а уж дерево и подавно.