В Британии у страдавшей депрессией поэтессы из России забрали ребенка

Майя живет в Великобритании 20 лет. Генри родила в 2007-м, разошлась с его отцом. Семейные скандалы при разводе привлекли внимание социальных служб. Майю поставили на учет. Вскоре произошел второй визит надзирающих органов — по жалобе работодателя Майи на ее плохое настроение.

Майя Бёрдвуд-Хеджер: «Депрессия была, да. Я попала в этот маленький город и было непонятно, как из него выбираться».

Рекомендованные визиты к психиатру, который не нашел у Майи отклонений от нормы, затянулись. За это время она могла сто раз уехать за границу, хоть в Тимбукту. Но мысль, что вопросы об эмоциях могут быть опасны, не приходила в голову. Майе казалось, что детей в Британии отнимают только у тех, кто пьет, бьет и колется.

Питер Пруст, гражданский муж Майи: «Это ненормально. Система защиты детей вышла из-под контроля. Она теперь управляется другими силами. Вовлечены большие деньги и политика. Мы — жертвы этой системы».

Когда суд постановил, что ребенка нужно отдать в приемную семью, Майя бежала. Смогла переправить сына через Ла-Манш без документов. Полтора года Генри прожил в Германии с бабушкой. Немецкие социальные службы отказались выдавать мальчика на остров по требованию англичан. С точки зрения европейских властей ему было комфортно с мамой. В это время Майя встретила Питера.

Майя Бёрдвуд-Хеджер: «Мы решили: все, теперь ситуация изменилась. Я уже не одна, депрессии у меня нет, поддержка у меня есть. Можно ребенка возвращать. Так мы и сделали».

Генри забрали через неделю после возвращения в страну. Ребенок уже четыре года живет в приемной семье. Встречи мамы и сына теперь называют «контактом», и его социальные службы разрешают редко. В этом году они виделись один раз — один час. Майя не смогла поздравить Генри с десятилетием. Его праздничный торт спрятали в морозилку.

Майя Бёрдвуд-Хеджер: «Нам разрешили встретиться с ним только через три месяца после дня рождения. Какой смысл уже был дарить ему торт?»

У Майи двойное гражданство — российское и британское. У Генри пока только британское, по месту рождения, но сейчас она подала документы на российское. В Москве живет ее 27-летний сын от первого брака. Глеб готов забрать и воспитывать младшего брата, если его отдадут.

Глеб Костенко, брат Генри: «Мы тебя обязательно заберем, мы тебя ждем, очень скучаем и надеемся, что ты скоро будешь с нами».

У Майи три высших образования. Первое — филфак МГУ. В Эдинбурге она защитила докторскую по переводам Толстого. Пишет стихи. Сейчас работает переводчиком в английском суде — переводит с немецкого, английского и венгерского. Но суд все-таки не смог ее услышать. Генри растет в приемной семье, роль мамы выполняет чужая женщина, которая университетов не заканчивала и, насколько известно Майе, говорит только на одном языке — английском, и то в его северном, далеко не эталонном варианте. Зато, наверное, настроение у нее хорошее всегда: за заботу об усыновленных детях государство выплачивает около 500 фунтов в месяц.

Майя и Питер готовят апелляцию в Европейский суд по правам человека. Собирают подписи под петицией. Надеются, что их аргументы будут услышаны. Генри, родного мальчика, ждут дома мама, бабушка и брат.

90 детей забирают из семей в Великобритании ежедневно. Официально сообщается, что причина — бедность, наркомания, алкоголизм и неадекватность родителей. Все эти пункты к описанному случаю не подходят. Однако очевидно, что в процессе переправки детей из одной семьи в другую задействованы потоки больших денег, с которыми даже основной инстинкт — материнский — справиться не в силе. Социальные службы требуют найти в новом бюджете страны два миллиарда фунтов. Деньги эти будут вкладываться не в родные семьи, а в приемные. То есть выходит, что передача детей в на усыновление — это освоение бюджета.