Картины с подтекстом: в Москве открылась выставка работ Ивана Владимирова

В старинном особняке, где сейчас находится музей современной истории, раньше располагался воспетый Пушкиным английский клуб. Внизу, в «адской комнате», по ночам проигрывались в карте миллионные состояния. Так что запросто могло быть так: вечером кучер привозил сюда одного господина, а утром уезжал уже с другим — более удачливым в картах.

Отец Ивана Владимирова работал здесь библиотекарем. Но грянул 1917 год, кучера и господа поменялись местами, а особняк стал музеем революции. Отец-дворянин уже не увидел, как царские портреты на стенах сменили картины его сына. Заслуженный художник, член партии, академик — Владимирова в Союзе печатали на открытках и плакатах. И только сейчас выясняется, что это «шкатулка с двойным дном». Человек с уникальным чувством иронии, которое не привело его к гибели в 20–30 годы.

После революции Владимиров работал в петроградской милиции — и вот его почти фотографические заметки. История в трех частях: царский генерал с семьей опасливо идет по улице, донос прохожих, и генерала арестовывают. Но так ли в глазах Владимирова ужасен классовый враг?

Элеонора Захаржевская, куратор выставки: «Лица дворян они писал почти канонически. Посмотрите на эту семью, какие благородные лица перед нами».

Скрытая симпатия и сочувствие, безусловно. А что же пролетарий? «Царская ложа» — в Большом театре курят и едят новые хозяева жизни. Все на одно лицо: розовощекие, вихрастые, с папироской в зубах. Костюмы с чужого плеча. Старый ассириец чистит сапоги, ему невесело, он помнит, кто ходил в них раньше. К элегантной даме из «бывших» пристают в пивной красноармейцы, они же — вчерашние уголовники. Сейчас нет сомнений: это сарказм, почти шарж. Но это для нас, а для них?

Элеонора Захаржевская: «Уточненная булгаковская ирония. Ирония Ильфа и Петрова. Мы видим это, а обыватели считали, что их изобразили как они есть».

Это шутка, над которой не смеются. Слишком похоже на правду. Сложно поверить, но герои Владимирова сами себе нравились. Его картины висели у Орджоникидзе и Кржижановского. Его никогда не притесняли и не запрещали. Парадоксальным образом этот азартный человек сказал все, что хотел, возможно, потому что сумел вовремя остановиться. Когда в 1937-м стало не до шуток, Владимиров просто перешел на пейзажи.