Пропавшие без вести

Люди пропадают без вести не только в войну, но и в мирное время. В прошлом году в России, например, по неофициальным данным, «ушли и не вернулись» 50 тысяч.

Сколько в стране на самом деле безымянных могил и тех, кто по каким-то причинам ничего о себе не помнит, точно сказать никто не возьмется. Все ли делают власти, чтобы их стало меньше? Как искать и, главное, как находить, разбирался корреспондент НТВ Владислав Сорокин.

Имя молодому человеку с растерянным взглядом подобрали быстро — прозвали Дмитрием, надо же как-то к нему обращаться. В кармане у него нашли только проездной, вышедшие из обращения 10 миллионов турецких лир и фотографии, которые так и не помогли разгадать тайну личности. Его историю рассказали в новостях. Каким-то чудом сюжет увидела родная мать, как выяснилось потом не Дмитрия, а Артёма Зырянова, 23 лет от роду, живущего в Челябинске.

Надежда Зырянова, мать Артёма: «Я его видела в четверг утром, а в четверг вечером он не пришел домой».

Тем же вечером его нашли за 200 километров от дома. Как? Почему? Откуда эти лиры в кармане? Что случилось? Неизвестно.

В прошлом году так же как Артём потерялись и были объявлены в розыск почти две с половиной тысячи человек. И это лишь малая часть пропавших без вести в России. Из сводного отчета Министерства внутренних дел России: «За период с января по декабрь 2008 года было объявлено в розыск 71380 человек, из них не было найдено 5475 лиц. Всего же на конец отчетного периода, учитывая данные последних 15 лет, в розыске осталось 48937 человек».

В бюро регистрации несчастных случаев первым делом проверяют, не поступал ли потерявшийся в больницы и морги. Бюро создали в начале лихих 90-х, когда каждую неделю исчезало столько человек, сколько сейчас за пару месяцев. Тогда же здесь стали собирать картотеку неопознанных трупов. Общей базы по стране до сих пор нет.

По закону, через пять лет после исчезновения родные могут через суд объявить человека умершим. Крайняя мера, но если нужно продать квартиру, а пропавший в ней прописан, то по-другому никак.

Ирина Клименкова, мать пропавшего Максима Анищенко: «Я, конечно, не сомневаюсь, что он жив, я знаю, что он жив, я бы почувствовала. Но я не знаю, как его найти».

Из села Марьино, что в Краснодарском крае, сын Ирины поехал сдавать сессию в Новгород. Сдал, позвонил, что возвращается, а потом пропал. Она ищет его уже пятый год. Была в Новгороде, нашла людей, что видели Максима и в электричках, и в магазинах. Она подобралась к нему уже совсем близко, когда узнала, что Максима доставили в районную психиатрическую больницу, где, как и положено, сразу вызвали милицию, но потом снова потеряли.

Ирина Клименкова, мать пропавшего Максима Анищенко: «Когда обратились к начальнику РОВД, там начали искать. Но ни по одному журналу не нашли, хотя все работники сказали, что передали его в органы УВД».

Дмитрий Ермаков, директор детективного агентства: «Вся эта огорчающая статистика не потому, что люди пропадают в никуда, а оттого, что наши службы работают некорректно и по-разгильдяйски».

Директор детективного агентства предлагает обращаться к частным сыщикам. Да, это недешево — в Москве как минимум тысяча долларов, но зато и результат налицо.

Дмитрий Ермаков, директор детективного агентства: «Процент нахождения от 80 до 90%. В связи с тем, что в милиции штат не очень большой, а пропаж много, у одного оперативника может быть сразу много дел. Чтобы отработать каждого, нужно много времени, а если у него таких потеряшек 10–20, то их отработать практически нереально».

Но в милиции, по крайней мере в московской, не считают, что они работают хуже частных детективов.

Андрей Щуров, заместитель начальника оперативно-розыскной части №5 Московского управления уголовного розыска: «Возможностей у нас побольше, чем у них. На сегодняшний день, владея той оперативной обстановкой в городе, достаточно сил и средств в гарнизоне, чтобы заниматься поиском».

В милиции советуют: если кто-то потерялся, обращайтесь в дежурную часть сразу, а не через три дня, как почему-то принято считать в народе. Впрочем, и сами милиционеры не торопятся иногда заводить дела о пропаже.

Владимир Овчинский, в 1995–1997 гг. помощник министра внутренних дел РФ, генерал-майор в отставке: «В прошлом году осудили банду Чигинова в Нижнем Тагиле, которая заставляла малолетних девушек заниматься проституцией. Кто не соглашался, того душили, сбрасывали в могильники. Собака раскопала такое захоронение, там было 17 трупов. Когда стали проверять, ни по одному этому трупу не было ни розыскного дела, ни уголовного. По несовершеннолетним сразу должно возбуждаться дело, но возбуждается, чтобы не портить картину преступлений».

Найти пропавших и опознать уже найденных поможет обязательная геномная регистрация. Закон вступил в силу с 1 января. Сдавать ДНК в генбанк обяжут особо опасных преступников. Также в базу попадут ДНК неопознанных тел и биологических следов с мест совершения нераскрытых преступлений.

Получить генетический паспорт может сейчас любой желающий. Делается это в Российском центре судебно-медицинской экспертизы. Мы опробовали процедуру на себе. Весь процесс занимает несколько дней. Сначала ДНК извлекают, потом еще несколько часов молекулу анализируют. На выходе — график. Это и есть расшифровка ДНК, но не всей, а только ее уникальной части, присущей конкретному человеку.

Павел Иванов, заведующий отделом молекулярно-генетических исследований Российского центра судебно-медицинской экспертизы: «Вот ваш генетический паспорт. В нем закодирована ваша генетическая матрица, которую нельзя подделать, изменить. Она будет с вами всю жизнь».

Генетический банк пока создан только на бумаге. Через год выделят деньги, определят, кто и как должен хранить ДНК, и закон заработает в полную силу. Если в банк поместить информацию обо всех жителях страны, пропавших было бы меньше в разы. Но пока это только мечта.

Павел Иванов, заведующий отделом молекулярно-генетических исследований Российского центра судебно-медицинской экспертизы: «Да, дорого. Пока это дорогая технология».

Из психиатрической больницы Екатеринбурга родители забрали Артёма на время домой. Им сказали, что нужно ехать в Москву — в институте Сербского амнезию такого рода вроде бы научились лечить.

Зураб Кикилидзе, заместитель директора Института психиатрии имени Сербского: «Мы уже знаем, что это такое, мы знаем, как эти состояния возникают, знаем, как их лечить и как вернуть память. И из 45 случаев в последних восьми случаях мы вернули память практически полностью».

Теперь родители ищут деньги на поездку в столицу. Артёма выпишут из лечебницы через неделю. От врачей только одна просьба — не оставляйте его одного.