Борис Немцов войдет в историю России как молодой реформатор, ярко выделявшийся на заре буйных 90-х не только внешне, но и нестандартными для того времени решениями. Именно он первым хотел пересадить чиновников на отечественные автомобили, и он же уговорил Бориса Ельцина не отдавать Курилы и считал это своей основной заслугой перед Отечеством.
Борис Немцов занимался политикой с упоением. Он вызывал восхищение или раздражение, уважение или снисходительную улыбку, но равнодушным не оставлял никого. И соратники, и противники отдавали дань его яркости, искренности и бесшабашной молодости в словах и делах.
В 1991 году во время предвыборной кампании Бориса Ельцина Немцов был его доверенным лицом. После победы Ельцина Немцов в свои 32 года возглавил Нижегородскую область, став самым молодым тогда губернатором России. Во многом благодаря ему о некогда закрытом городе Горьком узнали во всем мире. Немцов превратил губернию в витрину российских реформ. И, как сам потом признавался, это было лучшее его время.
Позднее он напишет три автобиографических книги о трех этапах своей жизни: «Провинциал», «Провинциал в Москве» и «Исповедь бунтаря». В 1997 году Немцова позвали в Москву. В самые неспокойные штормовые годы он стал первым заместителем премьера и по совместительству министром топлива и энергетики.
Немцов даже числился в череде неофициальных преемников Ельцина, который относился к нему почти
Однако была и борьба за «Газпром», и громкие попытки пересадить чиновников на отечественные «Волги», и неподъемная и неподнятая ноша с реформированием российского ЖКХ. Ни бюджет страны, ни цены на нефть не давали повода для оптимизма. Впрочем, оптимизма Борису Немцову всегда было не занимать. Затем после дефолта и отставки «правительства младореформаторов» было «Правое дело» и «Союз правых сил» и бурная парламентская жизнь.
После того как «правым» не удалось преодолеть избирательный барьер в Государственную думу, Немцова все чаще называли несистемным оппозиционером. Новый год он однажды встретил в «кутузке» за участие в несанкционированном митинге. И все же без определенной человеческой симпатии говорить о нем было нельзя.
