Бездна стиля

Код доступа. На минувшей неделе в российской столице элита отечественной и заграничной архитектуры формировала облик массового жилья нового поколения — такова главная тема Московской биеннале. Вопрос «Как жить?» у нас и в самом деле задают себе не реже, чем «Кто так строит?» В ответах на второй фамилии молодых да ранних — скорее исключение, чем тенденция.

Отчего так непросто начинающим зодчим на родине пробиться, почему на Западе их идеи пользуются спросом, и о чем мечтают неосталинисты, разбирался корреспондент НТВ Айрат Шавалиев.

Архитектурная молодежь поднимается по гулким коридорам строящегося дома в Москве, чтобы взорвать старый мир революционными идеями. Но когда они разворачивают свою творческую мастерскую, ты попадаешь не в будущее, а в прошлое.

Степан Липгарт, архитектор: «В архитектуре 30-х годов много того, что родственно российскому менталитету. Это любовь к большому масштабу, это динамика, экспрессия».

Они и называют себя неосталинистами и на их дипломных работах что ни здание, то Ленинская библиотека, что ни фигура, то колхозница. Даже в видеоролике этого творческого объединения царит дух великих сталинских строек. В их идеальной Москве живут только идеальные люди. Свежий проект неосталинистов — Дом-мавзолей для звезды. При жизни хозяина — достойное жилье, после жизни — монументальная гробница.

Степан Липгарт, архитектор: «Дом создается сразу для жизни и одновременно он совмещает в себе функции усыпальницы, возможно, даже родовой усыпальницы. После смерти он сразу становится музеем».

Неосталинистам за их творчество ставят «двойки» институтские преподаватели. Но что делать, если нынешнюю архитектурную молодежь вдохновляет прошлое — близкое или далекое.

Григорий Ревзин, архитектурный критик: «Дом стал таким… яйцом Фаберже, причем с кремлевским раскрасом, бело-красным. Государственный стеб».

Ироничный дом-яйцо на Покровке, считает архитектурный критик Ревзин, — это последний привет из 90-х, сейчас такое молодежное хулиганство построить невозможно. Во многом потому, что амбиций у нового поколения — с голубиное яйцо.

Григорий Ревзин, архитектурный критик: «Важно, чтобы молодые архитекторы несли какой-то альтернативный месседж, молодежь должна быть не согласна с тем, как общество устроено, должна предлагать какие-то другие альтернативные архитектурные решения. А эти, ну зачем? Они делают квартиры, они делают интерьеры. Нормально все».

Одну из выставок архитектурной биеннале в Центральном доме художника оформил Борис Бернаскони — его фамилия словно намекает на близость к гениальным итальянцам, строившим Петербург.

Борис Бернаскони, архитектор: «Если это построить у нас, квадратный метр будет стоить 20 тысяч долларов, там — это полторы тысячи».

На стендах — по западным меркам социальное жилье. Но российский строительный рынок столь недемократичен, что молодым нет туда дороги.

Борис Бернаскони, архитектор: «Единственное, к чему прислушиваются девелоперы, это квадратный метр. У нас в России побеждает не идея, а откат. Пока будет побеждать откат, не будет хорошей архитектуры».

Бернаскони, впрочем, жаловаться грех. Он уже вошел в историю отечественной архитектуры, выиграв в свои 30 громкий международный конкурс на строительство музея в Перми.

Через современное искусство проходит ветка Транссиба, к залу деревянного зодчества причаливают теплоходы — это в планах. А на деле — заброшенный пустырь, неухоженные пути и необитаемая набережная реки Кама. С новым музеем Пермь могла стать российским Бильбао, но, кажется, не станет. Это еще одна страшная российская проблема. Выигранный конкурс не означает построенное здание. Победивший проект Бернаскони пермскому губернатору не понравился.

Олег Чиркунов, губернатор Пермского края: «Человек, который проектирует город, должен понимать, как это было сделано во многих других городах. Он должен иметь огромный опыт, причем позитивный опыт».

«Как жить?» Такова тема Московской архитектурной биеннале. Доступное жилье — это не обязательно уродливое жилье, говорят архитекторы, а дешево — не обязательно сердито. Эти фантазии пока так же страшно далеки от народа, как Центральный дом художника от районов московского Южного Бутова. Следующую биеннале, очевидно, придется назвать не «Как жить?», а «Что делать?»

Семён Расторгуев, архитектор: «Есть такая поговорка — „лучший друг архитектора — бомбардировщики“».

Это он о московских спальных районах. Архитектор Семён Расторгуев по призванию футурист, и такое будущее его не устраивает.

Семён Расторгуев, архитектор: «Дома спроектированы в начале 80-х, и их строят и строят, и им наплевать, что за страна, что за условия».

Семён забавы ради спроектировал целый город будущего, без всякой надежды на воплощение. И вдруг его фантазии понравились Нурсултану Назарбаеву. Возможно, скоро они воплотятся в жизнь в пустыне Казахстана. В обычной, не футуристической жизни Семён — один из подмастерьев в огромной проектной конторе, и это обычный путь для архитектурной молодежи сегодня.

Бюро звездного архитектора Александра Бродского наполнено жизнерадостными юными голосами. Кроме маэстро, как они его называют, всем остальным в комнате едва за 20. Умерив свое тщеславие, корпят над проектами, на которых будет стоять знаменитое имя шефа.

Дарья Парамонова, архитектор: «Мы работаем с Сашей, и на всем его авторство. Но если я сейчас выйду самостоятельно на тропу войны, то мне придется прогибаться. Просто потому, что я не могу еще отстаивать свои идеи».

Кто-то из ее ровесников проектирует золотые рестораны, кто-то изысканные камерные пространства. Но независимо от таланта и принципов, говорит Даша, архитектор в сегодняшней России с голоду уж точно не умрет.

Дарья Парамонова, архитектор: «У меня куча друзей в Берлине, они все сидят без работы. Готовы проектировать хоть что-нибудь».

Российский архитектор Александр Свердлов показывает проект жилого района в Москве — над ним работает сейчас его голландское бюро. Восемь лет назад он уехал жить и работать в Роттердам, архитектурную лабораторию Европы, где воплощаются самые смелые мечты. Типичное голландское бюро, говорит Александр, создается 40-летним архитектором, который много чертил, но до сих пор ничего не построил. В России сегодня все по-другому.

Александр Свердлов, архитектор: «Средний московский офис основан человеком, которому не 35 лет, а 25 лет, который, не окончив Московский архитектурный институт, уже построил несколько вилл».

Российский архитектор сегодня молодеет и богатеет. Объем строек на Родине таков, что, наверное, пора возвращаться в Россию.

Александр Свердлов, архитектор: «Архитектору пробиться здесь гораздо сложнее. И построить гораздо сложнее, потому что здесь строят гораздо меньше».

Архитектурный институт выпускает каждый год около 300 молодых зодчих. То, что это не меняет облик российских городов, неудивительно, считает ректор МАРХИ. Архитектор — это во всем мире профессия зрелых. А незрелые души не выдерживают искушения деньгами.

Дмитрий Швидковский, ректор МАРХИ: «Десять лет назад это были в основном поселки, переделки квартир, создание мелких бюро. Когда вы переделываете квартиры в пятиэтажке, например, в Раменском на протяжении десяти лет, то после этого не так легко стать великим революционером».

Если бы строительные масштабы Москвы скрестить с архитектурными традициями Роттердама, получился бы идеальный город в представлении отечественных архитекторов. Пока эти времена не наступили, юные неосталинисты мечтательно оглядывают московские просторы и запасаются терпением.