Русская голгофа

В России на минувшей неделе чтили память жертв политических репрессий. Тех, кого коснулся коммунистический террор 30-х годов прошлого века, осталось 800 тысяч человек. В основном, по карательной терминологии тех лет, — это «дети врагов народа».

Всего же, в масштабах бывшего СССР, речь идет о 12 миллионах — трагедия колоссальная. Глава государства принял решение посетить Бутовский полигон. Теперь это мемориальный комплекс, а 70 лет назад там производились массовые расстрелы. Многие сочли это событие знаковым.

Корреспондент НТВ Никита Анисимов — о жестоких уроках истории.

В 37-м году превращение из добропорядочного гражданина во врага народа происходило магическим образом.

Надежда Третьякова, экскурсовод Музея истории политических репрессий «Пермь-36»: «Репрессировали за неоднократные опоздания, несанкционированную смену работы, политические анекдоты, даже за бутерброд, завернутый в газету с изображением Сталина».

На пермских лесоповалах заключенные в среднем выдерживали семь месяцев, потом их тела сбрасывали в ямы. Рисунки одного из выживших в 30-е до ужаса похожи на фото из фашистских концлагерей. В ГУЛАГе черные робы называли «одеждой третьего срока».

Надежда Третьякова: «Людей раздевали, их одежду отдавали следующему. Тот человек умирает, одежду отдают следующему».

Пермский пенсионер Иван Гренадеров свое восхождение на голгофу описал на 200 страницах. На публикацию его воспоминаний нужно 100 тысяч рублей, но такую жертву жертве политических репрессий приносить никто не спешит.

Иван Гренадёров: «Раньше я несколько раз проходил мимо этого здания на Лубянке и не знал, что там находится. Думал, что почтамт. Но вот ворота этого „почтамта“ открылись, и я въехал во двор центральной тюрьмы».

Теперь не то что имена всех жертв репрессий, а местонахождение части гулаговских лагерей не удается восстановить. Только в Пермском крае таких черных дыр десятки — и открываются они благодаря энтузиасту Артуру Кривощёкову. Он в одиночку ставит памятные кресты на местах, о которых старики до сих пор говорят шепотом.

Артур Кривощеков: «Одна старушка сказала: „Милок, а ты был там, в Сухом Лугу? Он же весь в костях!“»

Таких расстрельных мест много в России, но московское Бутово — особенное. Оно не в тайге, а в нескольких километрах от МКАД. Братская могила для 20 тысяч человек разных национальностей, классов и сословий. Одним морозным днем 38-го здесь именем советской власти расстреляли 562 человека — без суда и следствия.

Приезд первого лица государства для Бутовского полигона — первое официальное мероприятие такого уровня. Почти все, кто туда приходят, говорят одно: над этими рвами нельзя не почувствовать что-то невыразимое словами. Ведь главный вопрос «за что?» так и остался без окончательного исторического ответа.

Владимир Путин, президент России: «Для нашей страны это особая трагедия, потому что это горе колоссальное по масштабу. Были уничтожены, сосланы в лагеря, расстреляны, замучены сотни тысяч человек. Как правило, это были люди с собственным мнением, не боявшиеся его высказывать. Это были наиболее эффективные люди, цвет нации»

Волгоградец Авангард Абель судный день своей семьи помнит и через 70 лет. 10 ноября 1937 года за его отцом пришли двое в форме НКВД. Отец сдал именной пистолет и сел в черную «эмку».

Авангард Абель: «Он надел фуражку, попрощался с матерью, со мной. Сказал, чтобы мы не верили ничему, потому что он не виновен. И его увезли».

12-летний Авангард по тогдашним законам оказался в ответе за родителя, из Туркестанского лагеря он вышел только благодаря знаменитому дяде — разведчику Рудольфу Абелю.

Иван Кукушкин в единственной сохранившейся в России зоне для политических заключенных (сейчас это музей) — самый старый сотрудник. Лагерь основали еще во времена ГУЛАГа, а в 70-е сюда отправляли диссидентов.

Тогда Иван сторожил особо опасных государственных преступников. Теперь охраняет стены их бывшей тюрьмы от односельчан. С бывшими сидельцами, которые изредка приезжают сюда, Кукушкин теперь здоровается за руку.

Писатель Лев Тимофеев попал в эти стены в 85-м, он еще помнит холод тюремного изолятора, который нынешним школьникам показывают как музейную достопримечательность.

Лев Тимофеев, писатель: «Мы не были жертвами политических репрессий, мы знали на что, шли. Мы писали свои книги, зная, что будет в результате. Это другой этап — это уже сознательное сопротивление».

Даже во времена Тимофеева в изолятор можно было попасть с формулировкой «за антисоветскую улыбку».

Московский дом на набережной — тоже своеобразный памятник жертвам политических репрессий. В 30-е годы офицеры НКВД ходили сюда как на работу. Правда, об этой части домовой истории обычно не рассказывают покупателям элитных метров с самым престижным видом в Москве.

В этом доме, по утверждениям риелторов, квадратные метры не задерживаются. Их продают по 10 тысяч за штуку, шутка ли — самый центр плюс в каждой квартире раньше жили знаменитости.

Марина Коновалова, риелтор: «Этот дом интересен, прежде всего, своим статусом и историей».

В Музее «Дома на набережной» о его истории рассказывают без восторгов — вид на Кремль 800 жильцам обошелся слишком дорого. И первого обладателя продающейся квартиры, командарма Корка, оказывается, расстреляли. Бывало, целые подъезды этого дома стояли опечатанными.

Ольга Трифонова, директор Музея «Дом на набережной»: «Вселялись новые жильцы и даже с большим энтузиазмом, причем это были и чины НКВД — их тоже забирали. И эта дурная бесконечность длилась и длилась».

По иронии сам музей расположился в комнате, где всегда дежурил сотрудник НКВД. Теперь о пережитом в 30-х кошмаре напоминает только одинокая фуражка, с малиновым околышем.