На минувшей неделе объявлено, что Минздравсоцразвития и Федеральная таможенная служба уточнили порядок вывоза за рубеж биообразцов человека от стволовых клеток до пробирок с кровью.
На минувшей неделе было объявлено, что Минздравсоцразвития и Федеральная таможенная служба уточнили порядок вывоза за рубеж биообразцов человека — от стволовых клеток до пробирок с кровью.
Главное отличие — число чиновников, которые имеют право подписи, теперь ограничено. Сказано, что это должно серьезно повлиять на черный рынок торговли органами и тканями человека. Впрочем, только ли в этом дело?
Корреспондент НТВ Андрей Шилов изучил причины и последствия.
Шесть образцов крови вместе с помадой, тушью и прочей косметикой укладывают в сумку холодильник и прячут в чемодан. Багаж готов. Семь утра среды, 13 июня — не лучшая дата для рискованной операции. Научный сотрудник института детской гематологии Марина Персианцева собирается в Германию, но доедет ли и довезет ли биоматериалы?
Марина Персианцева, гематолог: «Получается, я еду на свой страх и риск».
Биоматериалы — например, кровь для серьезного анализа за границей — вывозить вроде запретили, потом вроде разрешили, но бумаг никто не видел, и правила перевоза старые, человеческие.
Марина Персианцева, гематолог: «Каждый раз это происходит на простых человеческих взаимоотношениях. Я объясняю, что я доктор, что больной ребенок ждет трансплантации, уже время вспять не повернуть. То есть я не могу не доехать, не могу не привезти — я обязана сию секунду сесть в машину и поехать в больницу».
Маскировка с косметичкой в чемодане неспроста: на просветке в аэропорту образцы крови рядом с тюбиками и бутылочками косметики не вызывают подозрений. При всей конспирации поездка не частная: от института, но без государственных бумаг от Минздрава. Объясняться не пришлось, биоматериалы вывезены как обычно.
Пока образцы пробираются через границы и препоны, ребята, сдав кровь, в больнице ждут возвращения Марины в Москву. В боксах, после химиотерапии, с нулевым иммунитетом — и все же они счастливчики: в России за год пересаживают костный мозг 60 пациентам, нуждающихся — четыре сотни.
Саша Харитонов: «Знаю, почему так много приходится ждать. Костный мозг нужно сначала убить, потом новый живой влить, чтобы он смог прижиться. Мне сказали, это не сразу происходит».
А еще этот новый живой костный мозг надо найти, перепроверить, забрать и привезти — в России база доноров маленькая, в соседней Германии большая. Из 12 миллионов мировых доноров клеток костного мозга пять миллионов — как раз немцы.
В Гамбурге Марина впервые. Первым делом — найти
Рассылка всех образцов по Германии стоит 15 евро. Примерно в тысячу раз больше — 15 тысяч евро — стоит поиск донора. Все четыре года его оплачивают частные благотворительные фонды — наши и иностранные.
У Фонда Штефана Морша база данных — 350 000 доноров, почти каждый день здесь получают запросы из России. Случайно узнали про сложности с российскими образцами — в Интернете прочли, что Россия не хочет выпускать их за границу: боится создания биологического оружия против россиян.
Марко Шеффер, директор лаборатории фонда Штефана Морша: «Я понимаю, что в принципе есть опасность создания биологического оружия. Но материалы, которые получаем мы, — это же образцы, об оружии говорить бессмысленно. Если прекратить отправлять образцы, то есть риск для жизни пациентов. И все же, мне кажется, запросов из России стало приходить меньше. Меньше чем обычно».
Алексей Масчан, заместитель директора Федерального
На мой взгляд, мотивация — это абсолютно четкие коммерческие интересы
Клинические испытания новых препаратов — это второй канал вывоза биоматериалов, организуют его не врачи, а фармкомпании, не в чемодане, а большими партиями. И пациентов тут — 40 тысяч россиян.
Вадим Покровский, руководитель федерального
Может, хотели пресечь нарушения здесь? Но теперь испытания новых лекарств, а, значит, лечебная помощь — совсем встали.
Павел Твердохлеб, сопредседатель Международной ассоциации фармпроизводителей: «С раком молочной железы три программы. В одной программе три пациента не вошли в исследование, в другой — десять, в третьей — восемь. 11 человек с диагнозом острой кровоточащей язвы не сумели войти в исследование. По диабету ситуация критическая: несколько сотен пациентов, порядка 10 программ, пациенты снимаются с исследования».
Фонд Штефана Морша затерян в южной немецкой провинции. Это имя и название городка — Биркенфельд — знают уже десятки спасенных россиян.
Сузанна Морш, координатор международного поиска фонда Штефана Морша: «Все шкафы заполнены папками с документами пациентов, которым мы уже организовали поиск, и нашли неродственного донора. Плюс папки тех пациентов, которым мы ищем донора прямо сейчас».
Сузанна Морш и ее родители основали Фонда Штефана Морша двадцать лет назад. Штефан, старший ребенок в семье, умер в 17 лет — он дождался донора слишком поздно. В Германии тогда вообще не было баз данных по трансплантации костного мозга. Теперь Фонд Морша второй по размеру в Европе.
Негосударственный поиск донора для Саши Харитонова привел Марину Персианцеву в университетскую клинику Гамбурга.
Неродственное донорство — дело анонимное. Стволовые клетки забирают в ближайшей к донору клинике, и раз немцы позвали за ними в Гамбург, значит, донор живет
Они доберутся в Москву без проблем: в Германии нет запрета на вывоз биоматериалов. Вот он — костный мозг для Саши Харитонова, пациента 44656. Вылет в Москву в полдень, в аэропорт успеть только на машине с мигалкой.
А новости с границы противоречивые: одни партии образцов по новейшим правилам выпустили из России, другие нет. Оформлять процедуру вывоза будут долго. Через пару недель Марина Персианцева снова поедет в Германию — на свой страх и риск, но с надеждой.