«Война не отпускает меня»: воспоминания 99-летнего ветерана Великой Отечественной

Мария Михайловна Рохлина, ветеран Великой Отечественной войны: «Я, Рохлина Мария Михайловна, в девичестве Коваль. Родилась 28 сентября 1924 года на Украине. О начале войны мы узнали в школе. Я была в 10-м классе, заканчивала его. И вдруг заскакивает один из наших ребят и кричит: „Ребята, кажется, война“.

На третий или четвертый день пришла телефонограмма нам явиться на станцию Софиевка под Киев, но мы не доехали немного до Софиевки. Там была страшнейшая бомбежка. Стоял эшелон с танками. И вот с этой-то танковой бригадой мы, отступая, добрались до Сталинграда.

Во время переправы на плотах в плот попала бомба. Я была контужена. Но я держалась. Обнимала столбик. И столбик не дал мне утонуть. Меня выловили, отправили в госпиталь в Дубовку.

В госпитале лежало нас всего две девчонки. Она пригласила: „Поехали в Сталинград?“ Это было 23 августа рано утром. Купили ситро по бутылке и булочки, сели на скамеечку. Но мы почувствовали что-то неладное с воздухом и с землей, услышали вой. Это была особая бомбежка. За два часа погибло более 60 тысяч мирных жителей.

Когда закончилась бомбежка, мы побежали на берег Волги. Волга текла и горела. Мы какое-то время пытались идти вдоль берега. И я вдруг услышала голос отца. Я закричала не своим голосом: „Папа“. Мы с ним встретились, обнялись, плакали оба. Больше у нас встречи не было. Только после войны.

В 20-х числах января я замерзла. Замерзла насмерть. И меня среди мертвых увидели, подобрали, раздели и положили на тележку с трупами. А у меня дернулась нога…

На 30-летие Сталинградской битвы мы приехали в город на встречу. Встреча проходит, а за мной ходят два ветерана и спорят: „Она или не она?“ Я подошла и говорю:

— Ребята, я вам могу чем-то помочь?

— Можешь. В Сталинграде была?

— Была.

— А замерзала?

Здесь мне стало не по себе.

— Да, замерзала.

— А кто спасал, знаешь?

— Нет, не знаю.

— К нам в подвал занесли девочку, завернутую в полушубок. И мы тебя растирали спиртом и плакали горючими слезами.

— Неужели было так жалко?

— Жалко. Спирт жалко было!

Три раза я была ранена, два раза я очень тяжело контужена и один раз замерзала насмерть. И меня комиссовали. А куда я пойду? Отец у меня на фронте. Куда мама эвакуировалась с двумя детьми, я не знаю. И ушла из госпиталя, ушла.

И вдруг от одной маршевой роты отделяется человек, бежит в нашу сторону и кричит: „Маша! Коваль“. Это был командир роты автоматчиков в танковой бригаде, с которой дошли до Сталинграда.

— Чего? Сбежала?

— Сбежала.

— Пошли с нами.

— Пошли.

И мы пошли на бои под Прохоровку на Курскую битву. И я видела, как мечется один из танков и утюжит наши окопы. Почти все погибли. Командир взвода Павел Шпетный был тяжело ранен и ценой своей жизни он взорвал этот танк. Место это теперь уже пожизненно называется полем Шпетного.

А у нас еще с вами два года войны…

Это было на Баумштрассе в Германии. Вдоль этой дороги было несколько землянок вырыто в земле. В этой землянке ни капли воды, ни капли еды, 18 человек тяжелораненых.

И вдруг начал греметь бой. Мы услышали, как немцы ходят вокруг нашей землянки, как гремят котелками. У меня была граната-лимонка в кармане. Но я взяла автомат и стояла с автоматом у входа в эту землянку. И так было почти трое суток. Я ловила каждый шорох. Я боялась так, как не боялась и не боюсь никогда больше. И когда на третий день вечером мы услышали наше „Ура!“, вот здесь немножечко меня чуть отпустило.

После в землянку зашел офицер и начал целовать мне руки. Грязные, все в крови, в земле. А я задыхалась от плача, я плакала, я так ревела жутко, меня всю колотило от страха. И вдруг он мне предлагает: „Выходи за меня замуж“. Я его знала. Старший лейтенант Рохлин, командир батареи 76-миллиметровых пушек полковых.

Майор заглядывает:

— Что за рев? Что такое случилось?

— Старший лейтенант мне сделал предложение выйти за него замуж.

— Так чего же ты ревешь на него? Пиши рапорт!

И 5 февраля 1945 года был приказ по полку — считать их мужем и женой.

Мы прожили с мужем 48 лет. У меня две дочери. Муж очень оберегал меня. Он нашел самые нужные слова в то время, он сказал, что он никогда никому не позволит больше меня обидеть.

Я живу потому, что я, кажется, осталась последней из тех, кто принимал клятву в Сталинграде. Я ее проживаю и за тех ребят, которых похоронила за длинные годы войны. Война во мне живет. Война не отпускает меня, поймите это, ребята. Кто еще скажет о тех ребятах, которые лежат на Мамаевом кургане?

Мое поколение, поколение 20-х годов выиграло войну. Да, 92% моего поколения погибло, но те проценты, которые остались живы, они еще и восстановили Родину. А Родина у нас была одна. Огромная, могучая, сильная, добрая, мудрая».