Выжившие узники фашистских концлагерей рассказали о перенесенных в детстве мучениях

Один из самых пронзительных антивоенных мемориалов находится в Белоруссии. Красный берег или «детская Хатынь». В память обо всех детях, погибших во время войны. Мертвый класс, гранитная река детской крови и письмо на школьной доске, которое невозможно дочитать без слез.

В июне 1944 года здесь был сборный пункт. Немцы насильно свозили детей с ближайших деревень и городов. За две с половиной — три недели отсюда в Германию отправили 1990 детей. Перед этим их спешно обследовали и самых здоровых вывезли в качестве доноров для немецких солдат. Часть ребят попала на трудовые работы, нескольким десяткам удалось вернуться, но у тех, кого определили сдавать кровь, шансы выжить оказались нулевые.

Людмила Малащенко: «К нам вернулась только одна девочка-донор, она из соседней деревни, ее полуживую, трупик, выбросили в утилизационную яму. Ее случайно немка обнаружила и выходила. Но она долго не прожила. Подорванное здоровье».

Только повзрослев, она узнала, что была в концлагерях Платлинк и Маутхаузен. Сами немцы называли его иначе — Mordhausen от слова «Mord» — убийство. Тут тоже не жалели никого: ни взрослых, ни детей.

Инесса Кирилюк, узница концентрационных лагерей Платлинк и Маутхаузен: «В Маутхаузене с нами, с детьми, проводили опыты. Дети разных национальностей. Рядом со мной на нарах лежал мальчик чех, дальше — поляк».

Ей было всего 5, но некоторые моменты она запомнила навсегда. Детский мозг понимал, каждый такой день мог быть последним. В мае 1944 года Маутхаузен освободили американцы. Лагерный доктор, понимая, что его ждет, покончил жизнь самоубийством. А маленькая Инесса — лысая, с воспалением легким, кожа да кости — рыдала на руках темнокожего солдата.

Из 260 концлагерей, существовавших в Белоруссии во Вторую мировую, Озаричи — особый. Немцы в морозы загнали в болота 50 тысяч человек, чтобы прикрыть свои оборонительные позиции. Старики, женщины и дети. Предварительно многих заразили сыпным тифом — экспериментальная эпидемиологическая бомба, чтобы замедлить наступление Красной армии. Еще бы два дня — и спасать было бы некого.

Валентина Шишло, узница концлагеря Озаричи: «Нам не давали развести костер, ничего не разрешали. Я помню, дед рядом лежал мертвый в кожухе, люди дрались за него, чтобы под детей подложить. Нам он не достался, но мы спали на трупах, чтобы повыше как-то от грязи. И нам не было страшно. Спокойно так. Потому что я была уже больше мертвая, чем живая».

Не умереть было легче, чем не сойти с ума. Взрослые не выдерживали. Женщины сходили с ума.

Валентина Шишло: «Мама руками могилку Гарику копала. В какую-то пеленку, тряпочку его. Там же и Марат, и Борис, двоюродные. Все трое мальчишки там и остались. Как я осталась жива, я не знаю. Тиф уже меня взял».

Спустя почти 80 лет финские концлагеря пытаются представить чуть ли не как образец комфорта и заботы. Ведь были даже бани. Каждый раз как в последний — помыться и выжить.

Клавдия Нюппиева (Соболева), узник финского концентрационного лагеря №6: «Всех загоняли — женщин, мужчин, детей — в горячую парилку и держали там определенное время. Люди теряли сознание от жары, потом истощенные все были, потом поливали холодной водой».

Все остальное — как в немецких концлагерях.