Никаких чувств смерть не вызывала: блокадница — о жизни в голодном Ленинграде

Анна Михайлова: «Нехватка продовольствия бала катастрофическая. Мы начали есть отвар из ремней кожаных. Начали есть столярный клей. Это был студень достаточно съедобный, потому что клей варился на костях. По карточкам выдавали жмых. Это корм для скота, в основном шелуха от семечек. Это было достаточно вкусно».

«Карточки была (чистой формальностью), потому что не было продуктов, чтобы ими отоваривали эти карточки. Но иногда были привозные подарки — помощь Америки и Англии. Их сбрасывали с самолетов. Это был жир свиной перетопленный и какая-то глюкоза, что-то сладкое было».

«В декабре первым умер мой отец. Он умер от голода. До Нового года он лежал в кухне на плите. Кухня не использовалась по назначению, там даже были выбиты стекла, какие-то холмики снега наметенного. Я отмечала про себя, что абсолютно никаких чувств — ни чувства утраты, ни чувства страха — у меня не было. Мне было абсолютно безразлично. И только к Новому году, получив по карточкам поллитра водки, мама смогла за эту бутылку организовать „похороны“ — на санках его отвезли на Серафимовское кладбище в братскую могилу. Потом умерла моя старшая сестра — тоже от голода. В марте умерла наша няня от голода — со страшными мучениями, бредом».

«Бомбежка, обстрелы абсолютно не были страшны. Страшна была темнота, коптилки для освещения (стакан с керосином, который очень трудно было достать, и фитилек из ваты). Мы все были черные, закопченные. Водопровод был отключен, воды не было. За водой уже позднее, к весне, начали ходить на Неву и на водоразборные пункты. А тогда ни о каком мытье и ни о каком излишке траты воды не было разговора. Канализации не было тоже. Сил у людей не было, они плелись, закутанные в одеяла от морозов, и тут же падали, и очень часто тут же и умирали. Никаких переживаний это не вызывало.

Немножко было неудобно — загаженная лестница. Канализации не было. Выносить нечистоты в определенное место у людей не было сил. Это выливалось на лестницу, замерзало. Загаженная обледеневшая лестница до сих пор у меня стоит перед глазами».

«Самое страшное воспоминание — меня послали в аптеку. Перед ней был вестибюль — темный, поскольку не освещался. Я споткнулась и на что-то упала. Шарила, что это такое, и поняла, что это труп. Я нащупала срезанные мягкие места — щеки, ягодицы, бедра…. Это позволяет мне утверждать, что в блокадном Ленинграде существовали случаи каннибализма».