Горбачев рассказал НТВ о политиках прошлого и настоящего

На минувшей неделе отметил юбилей первый и единственный президент СССР Михаил Горбачев. Кто-то до сих пор не может простить ему развала Советского Союза. Кто-то, напротив, считает его вклад в историю страны неоценимым. А к кому у самого Горбачева претензии? Об этом он рассказал в интервью «Итоговой программе» телекомпании НТВ.

Кирилл Поздняков, ведущий: «Михаил Сергеевич, вы по власти скучаете сейчас? Нет?»

Михаил Горбачев: «Вы как будто подслушивали разговор мой с Тэтчер. Когда я с ней беседовал, она говорит: „Михаил, ты не хотел бы еще порулить?“. Я говорю: „Нет, я не хотел бы“. Она: „Ну, не верю я. А я бы хотела“. В политике я остаюсь. Но политика ведь разная же бывает. Есть Форум мировой политики, который я создал. Там учредителей много: бывших президентов, премьеров. И это стало таким событием важным, поскольку я думаю, что всё, что у нас происходит — сбои, это всё связано со сбоями и отставанием мировой политики.

Она не дает ответа, и жизнь уже обгоняет и обогнала политику. Мне думается, что еще то, что я возглавляю несколько международных неправительственных организаций — тот же Фонд, „Петербургский диалог“, Форум лауреатов Нобелевской премии, Форум мировой политики, — это всё то, что мне помогает какое-то влияние оказывать на умы, потому что все-таки материалы и идеи, которые выдвигаются в этих организациях, они заслуживают внимания».

Кирилл Поздняков: «Не секрет, что у нас в стране к бывшим лидерам относятся не очень хорошо…»

Михаил Горбачев: «Да, и к нынешним. Это беда просто».

Кирилл Поздняков: «Какие претензии, высказываемые к Горбачеву — будем считать 20-летней почти уже давности — кажутся обидными, необоснованными, а какие — справедливыми?»

Михаил Горбачев: «Я думаю, что когда речь идет о просчетах, то я разделяю те замечания, которые связаны с опозданием, с реформированием партии, Союза и с реформированием и улучшением управления ситуации на рынке. Ну, естественно, эти запоздания привели к тому, что силы, антиперестроечные, смогли в одном случае путч организовать.

Потом, проявив, вообще, очень сильную волю и мужество, Ельцин и те, кто его поддержал, защитили, по сути дела, всё это — наш демократический процесс и преобразования. Но у Ельцина слабость одна: его желание обладать властью, оно превосходит все желания. Естественно желание мужчины обладать женщиной, да еще красивой. Нет, у этого только власть. Он пошел на то, что все договоренности пустили в расход. Вот надо было не допустить этих событий. Вот об этом я жалею.

Вот всё у Горбачева через запятую: Горбачев, Ельцин. Горбачев и Ельцин — разные вещи, разная история. Мы говорили об эволюционном, постепенном обновлении общества, перестройке и политики, и экономики, и всего. И внешнюю политику начали перестраивать, причем я говорил, что для этого потребуется жизнь одного поколения, может, 25–30 лет. Тогда, значит, сразу окрестили: Горбачев слабоволен, кисель и так далее. Ну да. Ломать людей через колено и потом закапывать их — это по-нашему получается.

Борис считал, что программу Явлинского „500 дней“» можно выполнить, если Россия останется одна, сбросив эти гири республик с себя. И пойдет прямо в Царство Небесное. Через три-четыре года Борис Николаевич нам говорил: «Россия будет в числе четырех, даже не пяти, а четырех стран, самых процветающих в мире». Я думаю, что даже он верил. Но это не освобождает от того, что он авантюрой занимался.

И до сих пор еще Россия не вышла на уровень 90-го года, трудного года перестройки. Вот как расплачивается за ошибки в политике. И, тем не менее, есть люди, которые говорят, что надо Горбачева и Ельцина повесить на одном и том же дереве. Я говорю: «Ну, хоть уже на разных столбах повесьте, что же».

Кирилл Поздняков: «Как сегодня вы оцениваете свой лингвистический вклад той самой давности перестроечной: „мышление“, „начать“ и так далее?»

Михаил Горбачев: «Да я не обращаю на это внимание. И знаете, с чем это связано? Мать моя украинка. „Мама“ — это же что по-русски, что по-китайски звучит „мама“, „папа“ уже иначе звучит. Первые слова были украинские, от матери. Так вот это и застревает. Я же балакал, а не разговаривал».

Кирилл Поздняков: «То есть это исключительно корни, это не какая-то там политическая фишка, подбор имиджа?»

Михаил Горбачев: «Да нет. Да я вообще-то такой чепухой не занимался, а теперь и нет необходимости уже заниматься. Во времена моей политической деятельности, в том числе и в перестроечные годы, мы не знали даже, что такое означает этот „имидж“». И говорят: кто у вас занимался имиджем? Да никто. Такого не было занятия. И я считаю, что одна из самых серьезных попыток моих — это было соединить политику с моралью.

Это у нас сейчас уйма стала поклонников Макиавелли. Мол, политика — это грязное дело, и потому всё допускается, всё упрощается. Но что это за разговоры, когда я услышал, что собралась группа олигархов и говорит: «И как же нам парламенты в руки взять?» Раздался вопрос: «А сколько стоит место члена парламента?». «Ну, миллион». «Ну, так что, мы по 300 миллионов, что ли, не скинемся?».

Кирилл Поздняков: «Это анекдот?»

Михаил Горбачев: «Абсолютно точно, и фамилии есть. Но я не хочу их называть, они услышат это. А я хочу, чтобы услышали люди, что за их спиной как решают их судьбу».