Не иконописец и даже не христианин, родившийся в маленьком российском селе в большой еврейской семье за две тысячи миль отсюда, он претендовал не на землю, а на воздух этого храма. Он задумал сделать свет, проникающий сюда, небесно-синим.
Шагал приехал по просьбе местного землевладельца и патрона церкви Голдсмита. Его 21-летняя дочь Сара, крещеная в этой церкви, утонула в море и попала сюда на отпевание вместо венчания, более подходящего её юному возрасту . Эта трагедия случилась, пока в церкви шли не молитвы, а строительные работы. Здание XIII века укрепляли в надежде, что этого ремонта хватит на следующие 700 лет. Поэтому просьбу отца за свои деньги заменить прозрачное окно над алтарем витражом с изображением Распятия приняли. Безутешный отец не стал согласовывать со священниками стиль, а те были уверены, что автором работы станет какой-нибудь набожный академист из соседней деревни, который как по трафарету изобразит и крест, и безутешную Марию Магдалину, и окровавленные гвозди, проткнувшие плоть.
Однако семья Голдсмитов была просвещенной и интересующейся современным искусством. Витражи Шагала они видели в храмах и Парижа, и Иерусалима. Над ними он работал совместно с художником по стеклу Марком из мастерской Реймса во Франции. Голдсмиты связались с Шагалом. Он в то время уже вернулся в Париж из Нью-Йорка, куда уезжал на время фашистской оккупации Западной Европы. Шагал проникся историей юной девушки, проглоченной холодным морем, и в декабре 1967-го посетил деревенскую церковь в Англии. Она не могла сравниться по своей славе с храмами Парижа и Иерусалима. Но здесь художника заинтересовала другая возможность — оформить не один, а все 12 оконных проемов.
Завершив первый и самый большой витраж в алтарной, восточной части храма, художник нарисовал эскизы для остальных. И в течении нескольких лет они были изготовлены и доставлены в Тадлей из мастерской Реймса. Однако церковнослужители стали ревновать к успеху Шагала — на окна
ярко-синего цвета в бабочках, цветах и птицах в конце
60-х стали съезжаться не паломники, а искусствоведы. Тогдашний викарий упрямо спрятал остающиеся для завершения ансамбля витражи Шагала в ризнице под тем предлогом, что нельзя же выносить из храма старые викторианские стекла с изображением святых — они занимали четыре окна. И только после смерти Шагала в
1985-м витражи поменялись местами — представители old school были перенесены в ризницу, а в храм свет теперь уже со всех сторон стал проникать через призму современного искусства. Два последние витража в храме не синие, как море, в котором утонула девушка, а золотые — райские картины, изображающие благодать.
Однажды Пикассо сказал: «Когда умрет Матисс, Шагал останется единственным художником, который понимает, что такое цвет». В серой англиканской церкви, умышленно аскетичной и безликой снаружи и внутри, предоставляющей вечный пост для глаза, это изречение особенно понятно. В Англии Шагал создал окна, выходящие в рай.
